Рецензия на книгу: «Ничего особенного» Николь Флэттери

Вымысел

В дебютном романе Николь Флэттери «Ничего особенного» главный герой выполняет черную и дезориентирующую повседневную работу по расшифровке магнитофонных записей на фабрике Энди Уорхола.

Фотография студии Энди Уорхола «Фабрика» на Юнион-сквер, 33, июнь 1968 года, сделанная полицейским управлением Нью-Йорка. Фото: Коллекция фотографий полиции Нью-Йорка, Муниципальный архив Нью-Йорка.

Поддерживается

Алиса Карьер

Когда вы покупаете на нашем сайте книгу с независимой рецензией, мы получаем партнерскую комиссию.

НИЧЕГО ОСОБЕННОГО, Николь Флэттери

В изысканно дезориентирующем дебютном романе ирландской писательницы Николь Флэттери «Ничего особенного» Мэй, дочь официантки-алкоголички, проводит свою юность в Нью-Йорке 1960-х годов, катаясь вверх и вниз по эскалаторам универмага, не углубляясь ни в что, кроме собственного неудовлетворения. Она следует за более решительными людьми в неоднозначные ситуации — сексуальные, профессиональные, экзистенциальные. Она попадает на работу, делая что-то, что очень похоже на ничто.

Что она делает, так это наблюдает, и единственное, что ясно, — это жадность ее спекуляций. Открываясь лавиной слов «может быть» и «должно быть», книга движется своего рода дыхательным воображением, тяжело дышащей проекцией, которая поддерживает и Мэй, и историю. Она подвергает свой мир и населяющих его людей хищнической метаморфизации, являющейся показателем близости, которой она жаждет и которой боится. Один коллега «напомнил мне сразу сотню вещей», — вспоминает Мэй, — «рождественское украшение в виде ребенка, вырезку молодой девушки на мыле, лицо, прижатое к витрине магазина».

На своей повседневной работе машинисткой — как мы постепенно понимаем, на «Фабрике Энди Уорхола» — Мэй расшифровывает кассетные записи интервью Энди с соотечественниками из мира искусства: одурманенными наркотиками, уязвимыми, грандиозными, амбициозными, испуганными. Когда она слушает, она становится ближе к бестелесным голосам и к откровенной тишине между ними, чем к кому-либо еще вокруг нее. Поначалу кажется, что эти записи дают ей тот вид отличия и свободу действий, которых она так жаждала, даже несмотря на то, что жестокость и унижение, которые они раскрывают, еще глубже погружают ее в ее собственную разобщенность. «Мне казалось, что моя жизнь превратилась в одни кассеты, и я больше не узнавала звук собственного голоса», — рассказывает Мэй.

Она развивает близкую дружбу со своей коллегой-переписчиком Шелли, создавая близость, которая то возрастает, то ослабевает под влиянием их сложных желаний — две женщины записывают чужие слова и изо всех сил пытаются быть услышанными. Лесть разворачивает культовую обстановку, лишая ее самых блестящих частей — вообще удерживая слово «Фабрика» и «Уорхол» до конца — чтобы подчеркнуть заурядность Мэй, ее стремление быть выдающейся или, по крайней мере, известной, быть экспертом в чем-либо. , чтобы иметь «неопровержимые доказательства того, что мы там были».

Это история молодой женщины и кармана затхлого воздуха, который отделяет ее от мира и от нее самой, статики между подлинностью и исполнением, фантазией и реальностью. Некоторым безжалостная разобщенность сюжета может показаться тормозом, но я нашел ее смелой и эффективной: Лесть остается настолько преданной физике борьбы ее персонажа, борьбе самого повествования, что она готова рискнуть, позволяя менее преданному читателю блуждать. выключенный.

Суть этого романа не в освещении; то, что мы вообще узнали Мэй, почти случайно. Вместо этого в романе в великолепной прозе запечатлены счастливые и несчастливые совпадения, которые позволяют нам впасть в знание, те неожиданные препятствия, которые загоняют нас в самих себя, независимо от того, сбиты ли мы с ног или воспользуемся осознанием, которое приносит эта новая точка обзора. .

«Ничего особенного» — это откровение, которое также явно противоречит откровению, сделанное писательницей, чье утаивание столь же ярко, как и ее дарование, которая показывает историю такой, какая она есть — что-то реальное, что-то вымышленное, что-то, от чего можно спрятаться, что-то особенное, нечто настолько совершенно непримечательное, что это единственное, что имеет значение.